(no subject)

Tomas buries his face in Marcus’ hand, his lips to Marcus’ palm.
Marcus feels the words against his hand more than he hears them. “It’s all I see. When I look at you,” Tomas says. He brings his hand, the one that isn’t clasping Marcus’ thigh, too high, too close, and cups Marcus’ hand with it. Marcus doesn’t breathe. Tomas kisses Marcus’ palm. “I can’t forget. I am sorry. I’ve tried so hard.”
Marcus doesn’t know what to say. There’s nothing to say. Everything that was hot before is cold, not iced, not frozen, just lukewarm, just numb. His blood is not blood but water. Tomas opens his eyes, and they are wet with tears. “If there were—maybe—a different memory. Something else that I could see. That I knew was you.”
Did you really think he’d ever want you?
“Is that what you want?” Marcus asks through numbed lips.
“No,” Tomas says. “But I’ll take what I can get.”
Tomas is drunk. Marcus is drunk. They’re both drunk, and this is Marcus' fault.
When Marcus takes his hand back, Tomas doesn’t let him go. So Marcus shakes Tomas off. “Get up,” Marcus says. And Tomas gets up, and Marcus walks past him, out of the booth, into the bar where suddenly the music is as loud as it was before, and the people on the other side of the building are a dozen chaperones, and Marcus is a piece of shit old man who deserves God’s indifference. “I’m going to take a piss,” he says. “When I get back, we should head back to the house.”
He doesn’t look at Tomas. He doesn’t wait for an answer.
When he gets back, the booth is empty, and Tomas is waiting by the door with his coat on, and his hat is pulled down low, and they don’t look at each other, and they don’t speak, and they don’t touch, not once, as they stagger down the street, far enough apart that they may as well have been alone.

ТВОЮ МАТЬ.
Обнять и плакать. Этот фик из меня всю душу вынет.

(no subject)

put to death therefore what is earthly in you (и я, кажется, наконец-то поняла название)) грубо нарушает мою вечернюю рутину: я укладываю Пончика, открываю новую главу, проваливаюсь, рыдаю, падаю спать - а потом среди ночи осознаю, что даже зубы забыла почистить
Должна признать, что фики "сделали" мне Томаса; нет, я и в каноне видела все его достоинства, но после хрен-знает-скольки прочитанных текстов я его, пожалуй, люблю - почти так же сильно, как Маркуса.
Или без "почти".
А уж как меня резонируют его юстовые страдания по Маркусу!
Причем юстовые страдания самого Маркуса - совсем другие по тону - меня тоже неслабо резонируют. Но если его (в этой истории; другие авторы пишут иначе) влечение довольно-таки безобидно, чтоб не сказать "беззубо" - он твердо знает, что ничего не будет, и готов жить с этим - то у Томаса это просто агония, это сквозной нерв всего текста...
Еще мне нравится, как автор говорит о растлении - притом что меня жутко сквикает сама тема, я терпеть не могу, когда ее вплетают чисто чтобы поддать жару, и я была бы только рада узнать, что хоть эта чаша Маркуса обошла; но канон хранит молчание, а я не в силах отделаться от мысли, что было, было... не могло не быть - так вот, мне нравится, как это подано, очень в характере Маркуса: скупо, но эмоционально. И самое жуткое, как это связано с его работой: Маркус не помнит деталей и не знает - даже сейчас, на шестом десятке своей жизни не знает, кто растлил его: священник или демон в образе священника. Открытый враг - или тот, кто формально должен был быть на его стороне.
И конечно, из-за этого ему трудно принять случившееся с Томасом - и еще труднее уместить в себе, что у Томаса тут совсем другая боль.
Я не во всем согласна с автором - в трактовке персонажей и вообще - но как история это очень, очень хорошо - и как текст: все образы, сравнения и обороты, сама манера повествования... иногда я думаю, что было бы ужасно интересно попробовать это перевести.